Мир насилия

Арина Беда

Я бы не стала ограничиваться только страной. Мне кажется, мы сейчас все живём в мире, наполненном насилием. Это оказывает колоссальное влияние и на нашу психику, и на психику наших детей.

Для меня как специалиста и мамы страшно то, что большинство людей даже не понимают, насколько большую опасность это насилие несёт. И в чём оно выражается.

Важно

Многие не понимают, что в их семье или в школе, куда ходит ребёнок, он ежедневно сталкивается с насилием. И что сами они тоже — авторы этого насилия.

Татьяна Горбачёва

Мне не нравится, когда в семье присутствует насилие. Оно есть и в России. Просто в разных обстоятельствах агрессоры у нас более спонтанные, более неуверенные и, скажем, менее способные контролировать себя.

Если кто-то начинает беситься, он будет более агрессивным, чем того требует ситуация. Плюс в этом есть и безнаказанность, потому что никто из соседей не скажет, что так делать нельзя. И не вызовет полицию — как будто это чужие разборки какие-то.

Но я всё-таки 10 лет в школе психологом проработала и ещё 10 лет после этого. Я вижу, что в этом смысле ситуация меняется. Что всё-таки рамки и границы для абьюзеров и агрессоров появляются. Есть специальные фонды, которые этим занимаются.

Эти организации ведут просветительскую, образовательную деятельность. Они вводят такой термин, который я считаю очень важным. Человека, который осуществляет насилие, признают. И говорят, что ему тоже нужна помощь. Когда люди это слышат, то понимают, что можно с этим что-то сделать.

Арина Беда

Насилие приводит к катастрофам. Оно приводит к депрессии и аутоагрессии. К очень серьёзным тревожным расстройствам и расстройствам пищевого поведения. Анорексия — второе по летальности заболевание после депрессии из-за риска суицида. Приводит насилие и к булимии — недовольству собственным телом на всю оставшуюся жизнь.

Оно же приводит к агрессии. А та дальше имеет только два выхода. Первый — человек начинает обижать более слабых. Пришёл, жене какую-нибудь гадость сказал. Например, что борщ невкусный. На подростка наорал, подзатыльников надавал. А тот потом младшего брата побьёт или начнёт травить в школе одноклассника.

Если ребёнок более сочувствующий, неспособный причинять другим вред, тогда всё это зло и агрессия у него будут направлены внутрь. Эти дети начинают ненавидеть себя. Что они делают с этой внутренней болью? Они все шрамированы, у них руки изрезаны.

Причём я сейчас не про неблагополучные какие-то семьи говорю. Это среднестатистические, хорошие петербургские семьи. Дети набивают себе партаки, у них огромное количество татуировок по всему телу. И это не ради красоты.

Важно

Они так и говорят: «Я решила себя не резать. Но я брала иглу и набивала на себе нож, кровь, колючую проволоку, каких-то демонов. Потому что физическая боль заглушала внутреннюю».

Дети начинают делать на себе излишне много пирсинга. Во взрослом возрасте это превращается в дисморфофобическое расстройство — полное неприятие себя и своей внешности. Мы видим переколотых женщин с огромными губами, которые делают себе многочисленные операции на лице и теле. Потому что они ненавидят себя и не воспринимают.

Они хотят всё время себя поменять. Это тоже форма аутоагрессии. Как и бесконечная ненависть к себе внутри головы, где я себя постоянно обвиняю, запугиваю, извожу сожалениями. Где я постоянно про себя очень плохо думаю: что я никчёмная, слабая неудачница. Это всё последствия насилия в семье.

Арина Беда

Когда мы говорим про насилие, большинство людей думает, что это только физическое воздействие, только избиение. Хотя кажется, что этого уже давно нет, но это не так, физического насилия очень много.

Важно

Ко мне очень часто в кабинет приходят родители, которые говорят: «Бил, бью и буду бить. Меня били, и я вырос благодаря этому хорошим, нормальным человеком».

Здесь хочется кричать: а почему вы решили, что выросли нормальным человеком? Каким бы человеком вы были, если бы вас не били? Действительно ли вы были бы хуже?

Многие родители совершают абсурдные вещи. Они могут бить своего ребёнка за то, что тот бьёт других детей. Бить и говорить, что так делать нельзя, что я бью тебя за то, что ты бьёшь. Они не понимают абсурдность действия, которое совершают, и к чему это дальше приведёт.

Физическое насилие — это не только избиение, щипки или пощёчины. Это не только подзатыльники, которые получают большинство детей. Это ещё и изоляция. Схватить за руки, ограничить ребёнка, не давать человеку уйти — это тоже будет проявлением насилия. И это тоже отразится на его характере.

Татьяна Горбачёва

Есть три важные вещи, которые я для себя выделяю. Первая — спонтанная агрессивная реакция. Допустим, ребёнок хочет взять что-то очень горячее. Или стоит так, что на него может упасть ведро с краской.

Родитель бросается к этому ребёнку, шлёпает, орёт или трясет его: «Да что ж ты делаешь-то? Что ж ты себя опасности подвергаешь?». Или папа узнаёт, что ребёнок курит. И он сразу ему даёт подзатыльник.

Такую спонтанную реакцию ребёнок может понять. Она у него не вызовет посттравматического стрессового расстройства. Они поорут, может быть, друг на друга. Но потом обнимутся и помирятся.

А есть такая агрессия, как у Горького — когда по пятницам или по воскресеньям били прислугу, детей, женщин. Кому какое количество палок прилетало, зависело от их проступков. То есть это отсроченная агрессия. Вот она влияет на посттравматическое стрессовое расстройство и личностное искажение.

Арина Беда

Самая страшная форма насилия — эмоциональное. Эта тема очень широкая. Эмоциональное насилие может быть выражено явно: это оскорбление, унижение, обзывательство ребёнка. Про это вроде бы всем понятно.

Но во многих семьях, во многих школьных классах встречается пассивная, подавленная агрессия: сарказм, насмешки. Это всё тоже относится к насилию. Частая форма насилия, которую я встречаю во многих семьях, — это газлайтинг.

Важно

Газлайтинг — очень жестокий вид манипуляции, когда насильник заставляет жертву сомневаться в том, что она думает и чувствует. И в том, что она вообще способна правильно воспринимать реальность.

Например, когда родители говорят ребёнку: «Нет, этого вообще не было». Или: «Ты неправильно всё понял. Что, ты ещё и обиделся на это?». Или: «Ты плачешь? Слабак. Утри слёзы».

Эмоциональное насилие — это полное игнорирование чувств ребёнка. Когда он злится, родитель говорит: «Что ты злишься? А ну пошёл в свою комнату. Пока не начнёшь себя нормально вести, не вернёшься сюда. Я тебя не приму с твоими чувствами и эмоциями».

Ребёнок уходит в свою комнату. Он понимает, что со своими чувствами он родителю не нужен, что их показывать нельзя. И он навсегда замыкается в себе. И дальше — это очень длительная, трудная работа с психотерапевтом.

А родитель должен объяснить всё про чувства. Так же, как мы рассказываем детям про многие вещи. Что злиться стоит правильно. Мы не кричим, не ругаемся, не дерёмся. Мы разговариваем про свои чувства. Или можно пойти и эту злость выразить — как угодно, но только не побив другого человека.

Татьяна Горбачёва

Пассивная агрессия может тоже быть осознанной. Но чаще она неосознаваема. Мама забыла, что ребёнок конфету съел. Вдруг её бомбануло. И она не говорит ему, что злится на него из-за того, что он съел конфету и ослушался.

Вместо этого она забирает у него телефон. И ребёнок не понимает — за что, почему? «А не почему, просто я так решила». Она не осознает, что у неё уже просто накопилось. Или что она уставшая. Или что она злится не на ребёнка, а потому что у неё денег на что-нибудь не хватило.

Арина Беда

Ещё одна страшная форма эмоционального насилия — это игнорирование. Самые тяжёлые случаи в своей практике, когда игнорирование приводило к расстройствам личности, я видела именно в тех семьях, где родители предпочитали делать вид, что его просто не существует, если он плохо себя вёл.

В некоторых семьях с детьми так обращаются неделями и месяцами. Ребёнок чувствует себя несуществующим привидением. А клиенты говорят, что лучше бы на них кричали, лучше бы их били и оскорбляли, но только бы их замечали. Но игнорируются и эмоциональные, и физические потребности ребёнка.

Важно

Эмоциональное насилие — самое страшное из всех. Потому что если с сексуальным и физическим можно что-то сделать, то эмоциональное оставляет такой шрам на душе человека, с которым очень сложно потом работать.

Арина Беда

Если ко мне привели ребёнка, который дерётся, то в 95% случаев он либо дома наблюдает за этим насилием, либо его самого в этой семье бьют. Например, это делает папа. По какой причине? А потому что, скорее всего, его самого тоже били в детстве.

Это будет из поколения в поколение продолжаться, пока люди не встанут и не скажут: «Стоп, достаточно, я со своими детьми попробую по-другому». Родители часто хотят по-другому. Но они просто не знают, как это сделать. У нас очень мало понимания и навыков, как правильно с этим работать.

Потому что наши родители нас не научили этому. По крайней мере, взрослых людей, которые бы разбирались с собственным эмоциональным миром, я очень мало вижу. Наши бабушки, дедушки и родители выживали. И такими навыками не обладали. Моя мама говорила, что у неё были только Макаренко и Спок. И мне реально повезло, что она меня не воспитывала по этим авторам.

Татьяна Горбачёва

Бывает, что мама и папа ссорятся между собой. А ребёнок — свидетель. Ещё есть такое, что на первого ребёнка выливается много агрессии и внимания. Своего рода забота идёт. Родители требуют, чтобы он в олимпиадах принимал участие, чтобы он мастером спорта стал через 3 месяца после начала посещения какой-то секции.

А вот младший от этого, наверное, даже сильнее травмируется. Потому что он входит в категорию непомогшего свидетеля. Он в своей психике будет выглядеть как предатель. Плюс он ещё и фантазирует про то, что с ним сделают, если он ослушается.

Это касается и насилия над домашними питомцами. Когда собаку наказывают, то дети, которые это видят, очень сильно травмируются. Они в иерархии занимают промежуточное место между домашним питомцем и родителями. И они те, кто сильно повреждаются, т.к. не могут помочь питомцу и опасаются, что с ним будет.

Арина Беда

Есть много исследований, которые показали, что свидетель насилия получает такую же психотравматизацию, как и сама жертва. Если дети видят это непосредственно в семье, если они наблюдают за эмоциональным, сексуальным, физическим или даже экономическим насилием, то это на них обязательно крайне негативно скажется.

Татьяна Горбачёва

У меня был кейс. Пришла женщина, у которой был алкоголизм. Она его победила, вошла в хорошую, устойчивую ремиссию. Мы с ней разбирали эпизод, где её неадекватный отец наказывал собаку за то, что она помочилась там, где не нужно было.

Он собаку бил об стену. А у дочери на фоне этого развился алкоголизм во взрослом возрасте, появились проблемы сексуального характера. В эти моменты нарушается идентичность у человека. Если мы говорим о психологических травмах, то судьба человека может совершенно измениться.

У человека может начаться затяжная депрессия. И не такая, которая идентифицируется и лечится таблетками. А это такое состояние, когда что бы я ни делала, всё это ничтожно. Что бы я ни начинала, всё в какой-то хлам и говно превращается.

Арина Беда

Есть ещё экономическое насилие. Про него, кстати, очень многие люди вообще даже не слышали. А это распространённая форма насилия в семье, когда человек, у которого есть финансовый ресурс, ограничивает в деньгах зависимого от него человека. Например, ребёнка. Или свою жену, когда та нуждается в деньгах.

Когда человек заставляет отчитываться за каждую копейку. Может унижать за это, прикрываясь какими-то благовидными предлогами. Но всё равно он ограничивает ресурс, в котором человек нуждается. Это может быть женщина в декрете или подросток.

Тема с деньгами очень интересная. На самом деле родители должны давать подростку какую-то сумму денег на карманные расходы и дальше его не шантажировать. Не забирать её, если он себя плохо ведёт. А наоборот объяснять, как ими правильно пользоваться согласно возрасту.

Важно

Очень важно давать детям деньги на карманные расходы, потому что они позволяют ребёнку обучаться этими финансами пользоваться.

Но такого, чтобы родитель контролировал, заставлял ребёнка унижаться и выпрашивать что-то, быть не должно. Чтобы ребёнок не чувствовал себя ущербным, смотря на одноклассников, у которых это есть. Но и давать слишком много денег так же плохо, как и не давать их совсем.

Сумму, конечно, каждый родитель определяет сам. Понятно, что у взрослого ребёнка она должна быть больше. И её стоит выдавать, например, раз в две недели. Потому что взрослый ребёнок должен уметь растягивать эти деньги по времени, учиться этим пользоваться.

А маленькому ребёнку, первоклашке или второклашке, можно давать каждый день по чуть-чуть. Чтобы он учился пользоваться деньгами в целом. И тоже стараться не отбирать карманные деньги или те суммы, которые ребёнку подарили. Потому что иначе это будет способствовать экономическому насилию.

Арина Беда

Мы — полностью продукт воспитания той среды, в которой выросли. Что мы получили, то и передадим нашим детям. Поэтому так важно обучаться чему-то новому. Я работаю над собой всю свою жизнь. С четырнадцати лет, обложившись книгами по психологии.

Что лично меня отличает? Я такая же мама, как и другие, но я просто хочу поменять подход. Когда я срываюсь на своего ребёнка, то потом иду, выдыхаю и разбираюсь с собой, почему так произошло. Потому что это не про ребёнка, а про меня. Я иду к нему и разговариваю. В этом отличие.

Это приводит к хорошим результатам. К сожалению, любое созидание — это процесс длительный. Вырастить урожай, вырастить человека — это несколько десятилетий. Как и построить дом. А разрушается всё в мгновение. Убить человека можно за секунду.

Татьяна Горбачёва

Мы в России поорали друг на друга или так подозрительно друг на друга посмотрели. Пока не побратаемся, пока на свадьбе не подерёмся, мы вроде как и не родственники. Какими-то подозрительными кажемся друг другу. А когда подрались, сели, обнялись, то мы всё отдаём, что только можем, чтобы чувствовать эту родственность.

Трудно сказать. Отец может и в махровом патриархате уважать женщину, любить её, давать свободу. У меня эти рамки всегда какую-то оторопь вызывают. В плане того, что мир настолько уникален и мы настолько разные, что нас трудно в какую-то категорию зачислить.

Арина Беда

Я считаю, что этому нужно обучать. Что это самые важные знания, которые вообще должны быть у человека. То есть понимание, как работает мозг, как работает эмоциональная сфера, на чём выстраивается личность, какие последствия будут у этого насилия.

Дальше это зло нужно останавливать в самом себе в первую очередь. Именно мысль рождает эмоцию злости, и дальше я ухожу в привычное воспитанное поведение. Беру ремень, начинаю своего ребёнка бить. Или ору, как орала на меня мама. Это будет продолжаться бесконечно, пока человек не задумается, что можно по-другому.

А как по-другому? Этому нужно обучать, давать людям новые знания и навыки. Если бы люди знали, насколько это страшно. В США в 1995-1997 годах проводилось исследование неблагоприятного детского опыта. Оно было колоссальное, опросили более 17 000 человек.

Им задавали 10 вопросов: подвергались ли они физическому и сексуальному насилию, разводились ли их родители, был ли в семье кто-то, кто сидел в тюрьме, видел ли ребёнок, как употребляли наркотики или били какого-то члена семьи.

Если человек отвечал «да» хотя бы на два из этих пунктов, исследование показало, что риск депрессии и заболеваний у него возрастал колоссально. Четыре положительных ответа показали рост риска депрессии на 66%.

Важно

Пока мы живы, всё можно исправить. Как я говорю людям, которые ко мне пришли: то, что было в детстве, мы никогда уже не изменим. Но всё, что будет происходить дальше, зависит полностью от вас.

Нужно переключить фокус внутрь себя, взять ответственность за свою жизнь, мысли и чувства. Разобраться в себе, понять, как у меня работает мозг, как работает моя психика, навести там порядок. Это всё возможно.

Другое дело, что работа эта — иногда колоссальная и достаточно длительная. Потому что насилие может привести не только к депрессиям. Оно приводит к расстройствам личности, где изменения уже такие глобальные, что это сказывается на характере и личности человека.

Каждый десятый человек у нас живёт с расстройством личности. Сейчас депрессия официально зарегистрирована у более чем 15% населения. Тревожное расстройство за последние три года, на мой взгляд, у каждого второго человека можно выявить, если не у каждого первого.

Я людей без тревожных расстройств в своём окружении не вижу. Чем больше я изучаю психиатрию, тем страшнее мне становится. Многие люди с депрессией приходят и говорят: «Я же ещё неплохо живу, у других намного хуже ситуация». Но я отвечаю, что у них такая депрессия, что, к сожалению, ни им, ни их ребёнку я помочь не могу. Это уже к психиатру надо.

Поэтому лучше не затягивать, а обращаться сразу. Есть способы, есть методики. Здесь нужно сказать, что нужно обращаться именно к квалифицированным специалистам. Потому что на нашем рынке сейчас представлено множество низкокачественных услуг.

Важно

Внутри психологии, как и внутри медицины, есть специализации. И если вам нужно уже в реанимацию, то не стоит идти к сказкотерапевту, коучу и на марафон желаний.

Идите, пожалуйста, к психологу, который работает в научно-доказательных методиках, когнитивно-поведенческой терапии, схемотерапии, который обучался по психотравматологии. Не запускайте, не составляйте карту желаний. Не надо отправлять шарик в небо — не поможет.

Сергей Ланг, 1986 г. р. Сексолог, семейный психолог

Любой вид насилия в любом случае наносит серьёзную психологическую травму. Чтобы справиться с ней, нужно найти человека, которому можно рассказать об этом. Потому что проговорив проблему, пережив её заново, доверив боль кому-то другому, ты уже решишь часть проблем.

Хуже всего, когда люди боятся об этом рассказывать. Они держат всё в себе, но тогда последствия будут очень тяжёлыми. У многих возникают суицидальные мысли. Но, как правило, с ними уже не сталкиваются люди, которые хотя бы с кем-то поговорили — не важно, с подругой или с родственником. Но в идеале, конечно, стоит довериться профессионалам

Агрессивным я никогда не бываю. Считаю, что если психолог сам проявляет такие эмоции, то это уже не совсем профессионально, не совсем правильно. Конечно, я по своей природе эмоциональный человек. Но я нахожу способы и возможности эти эмоции прорабатывать и канализировать.

Потому что если я буду все эмоции копить, то рано или поздно это бы привело к агрессии. Я понимаю, откуда она берётся — это непроработанные эмоции. Если их правильно направлять, то никакой агрессии не будет ни у одного человека. Я этим, в принципе, и занимаюсь.

Юлия Пирогова, 1989 г. р. Психолог

В детстве с насилием я не сталкивалась, мне очень повезло. А в подростковом возрасте в школе я пережила умеренный буллинг. Но для меня это было больше опытом не травматичным, а формирующим какую-то устойчивость. Не каждая травма — это плохо. Многие из них формируют нас как личностей. Если вы ребёнок, то нужно говорить о насилии взрослым.

Если вы взрослый и ваш ребёнок об этом говорит, то важно быть на его стороне, что бы ни случилось. Ни в коем случае нельзя обвинять ребёнка, что он сам виноват, что сам за себя не постоял или вызывающе оделся. Очень важно, чтобы была поддержка в любом случае.

Если вы взрослый человек и столкнулись с насилием, то здесь правоохранительные органы вам в помощь. Если это семейное насилие, то ни в коем случае нельзя терпеть и надеяться, что всё исправится. Берите детей и бегите.

Обращайтесь к психологам, чтобы вам помогли справиться с этими переживаниями. И рассказали, как сделать так, чтобы вновь не попасть в такую ситуацию. Потому что если человек сталкивается с насилием, есть вероятность, что это повторится в других отношениях, если это не проработать.

Агрессия мне не чужда. Я её чувствую и выпускаю. Когда я была подростком, то и дралась, и очень активно себя защищала. Сейчас, в более взрослом возрасте, меня сложнее вывести на агрессию, но тоже бывает. И в этом нет ничего страшного. Важно просто уметь контролировать уровень стресса, чтобы агрессия не выходила полностью из-под контроля и не вредила другим людям.

Анна Кальянова, 1955 г. р. Заводчик породы самоед

Я сама не сталкивалась, но слышала. У меня приятельница пережила семейное насилие, когда её муж был, подбирая корректное слово, просто деспотом. Ей было очень тяжело. И в конце концов, конечно, ей хватило силы воли подать на развод, чтобы уйти от этого насилия.

Даниил Иванов-Калямин, 1993 г. р. Конфликтолог

Именно с насилием, наверное, я не сталкивался. Была определённая степень буллинга в школе, как у многих. Но он бы очень лайтовый. Один парень решил, что я слишком много выпендриваюсь. И в итоге он получил на определённое время поддержку в классе.

Они пытались что-то со мной сделать. Но в итоге поняли, что ничего не получается, и на этом как-то всё остановилось. Сам буллинг заключался в том, чтобы обзываться. Были ещё попытки воровства личных вещей. Но в целом сверхбуллинга я не ощущал.

Как я тогда реагировал? Агрессией, злобой, вступал в конфликты. И оказывалось, что эти ребята, которые использовали буллинг, были не готовы к тому, что им будет противостоять физическая сила. Поэтому они в какой-то степени отступали. А я тоже не всегда был готов применить излишнюю агрессию.

Находясь во взрослом возрасте, я точно понимаю, что есть детские и школьные установки, которые очень сильно урезают жертву буллинга в правах. Например, что любой конфликт должен жить своими силами. Что нельзя сметь никому жаловаться. Иначе ты будешь ябедой, крысой.

И всё, что остаётся, — это пытаться либо найти сторонника в своём классе, что обычно не получается. Потому что если человек уже подвергается какому-либо насилию, то на его сторону никто не встанет, потому что ты тоже станешь жертвой насилия.

Либо надо взаимодействовать со взрослыми. А это означает быть крысой и ябедой, что тебе будут потом активно припоминать. Поэтому искать иные способы выхода из конфликта обычно очень сложно.

И дети пытаются противостоять при помощи агрессии. А учитывая, что группа детей более организована, то они могут спокойно давать ложные показания относительно бедной жертвы насилия.

Карина Станкевич, 1991 г. р. Акустик

Буквально этим летом я лично столкнулась со сталкингом. Опять же возвращаемся к теме, что как в секту могут попасть абсолютно любые люди. Так же и я, честно говоря, никогда не думала, что могу столкнуться со сталкингом.

Всё начиналось безобидно, безопасно и даже забавно. Но по итогу мне пришлось поменять маршрут передвижения из дома на работу. Потому что человек поджидал меня в метро каждый день. Предъявлял претензии, почему я опаздываю, почему не пришла в 8:05, как обычно. Что он меня здесь уже ждёт какое-то время.

Хотя поначалу он просто хотел со мной познакомиться. А в итоге это затянулось и на раз-два переросло в сталкинг. Но этот парень выше меня на голову, шире в плечах в два раза. Поэтому я чувствовала себя небезопасно. И мне пришлось поменять маршрут с одного на другой, чтобы безопасно ездить на работу.

На насилие отвечать насилием нет смысла. Это порождает ещё больше насилия. Но никак не реагировать — тоже полная глупость. Насильник никогда не остановится, если ты просто не реагируешь. Возможно, когда-нибудь он и перестанет, но не стоит себя подвергать испытаниям такого рода. Нужно уходить как можно быстрее, искать поддержку других людей и дистанцироваться.